На подумать/почувствовать, тем, кто глубоко копает.
На сколько я понимаю, Хеллингер назвал это «совестью» — преданную любовь ребенка к своему родителю и готовность последовать за ним даже в смерть. Совесть — это судьба родителей, которую ребенок взял на себя из любви. Он делает это с совершенно чистой совестью.
Ребенок на прямую, непосредственно воспринимает все то, что обременяет его отца и мать, не через сознание, а напрямую изнутри. Даже если ему это не показывают внешне. И ребенок хочет спасти их. Спасти — это разделить с ними их судьбу. В этом «ребенок чувствует себя счастливым и великим. Ребенок ощущает великую силу в душе, которая поддерживает его.» — говорит Хеллингер.
«Эта «совесть» дает ощущение верности происходящего, счастья от сопричастности, принадлежности. «
И вот тут важное:
«тот, у кого чистая совесть — не может расти. Он остается вплетенным в семью в качестве ребенка. А что означает рост? Рост означает способность выйти за границы (за пределы) совести. И способность соглашаться с тем, что у других — другая судьба» — продолжает Берт.
«Это же относится к психотерапевтам и другим помогающим практикам. Если вы хотите помочь клиенту, сожалеете о его судьбе, то происходит то же самое. Вы являетесь детьми, и одновременно это связано с чувством могущества и особой любви, эмпатии. Эмпатия — это часть нашего образования, обучения. Но я наблюдал и заметил, что тот, кто испытывает эмпатию, начинает проводить долгую терапию клиента. Она заканчивается тем, что клиент начинает злиться, а терапевт печалиться. И ни кто не смог вырасти в рамках подобной терапии. Ни клиент, не терапевт.
Если я уважаю судьбу клиентов, перестаю вмешиваться, становиться между ними и их судьбой путем моей заботы, тогда их судьба берет на себя руководство. И в этом случае может что-то произойти. То есть, в этом случае они будут иметь будущее. А если я буду заботиться о них — я отниму у них их будущее.
Тот, кто вмешивается в судьбу другого человека, потому что представляет себе, что» по его мнению» было бы для этого человекам лучше — он ставит себя на место судьбы этого человека. Что тогда делает судьба этого человека? — не только приводит к поражению того, кто пытается собой его изменить, но зачастую и наносит ему вред. Нельзя играть с судьбами. Ни с собственной, ни с судьбой другого человека.
За всем что двигается, живет — действует некая сила. Сила более великая, чем мы. Что бы мы не делали, нас движет эта сила. И эта сила — обращена к каждому человеку в равной степени. Когда я это вижу и признаю, я передаю себя этой силе. Что бы я не делал, даже если я помогаю кому либо. Я помогаю ему лишь в той степени, в какой мне позволяет делать это эта сила. Если я веду себя так, то эта сила будет действовать и в другом человеке. Я просто передаю другого человека этой силе, и тогда эта сила в другом человеке и во мне вступают между собой в резонанс/созвучие и действуют в созвучии. И тогда нЕчто происходит, без моего личного вмешательства.
То есть настоящая помощь начинает там, где я вступаю в созвучие с судьбой другого человека. И этой судьбе предоставляю возможность вести этого человека.»
——-
Я много смотрю в «помощь», в сочувствие и эмпатию. Ракурс Берта Хеллингера здОрово расширяет. Не взяла бы его за эталон поведения, но через него (и не только него) когда-то давно начала видеть примерно в ту сторону… Я бы сказала более простыми словами, что я смотрю на клиента, как на взрослого человека. Смотреть на него как на ребенка у меня когда-то была своя собственная выгода — я хотела догреть своего внутреннего ребенка, и догревала его через клиентов.
Когда мы смотрим на клиентов, как на детей — они могут довольно легко в эту детскую позицию попасть. Делаем из них детей, а потом греем. Все это для себя, не для них, так я вижу.
Когда мы смотрим взрослым на взрослого — мы в согласии с его судьбой и не пытаемся быть сильнее ее. Нам не нужно спасать. Если мы перестали спасать маму/папу, то мы становимся взрослыми. Мы возвращаем им их судьбу. И так же — не хватаемся переделывать судьбу клиента.
Закосы под Господа Бога — это история несепарированности, где мы все еще спасаем своих родителей.